Рав Моше Пантелят,
из цикла «От Синая до наших дней
Аргументы в пользу Устной Торы.
Итак, сопровожден ли текст Торы устной инструкцией? Прежде всего приглядимся к самому тексту. Может быть, в нем самом есть указания на устные инструкции. Возьмем такой отрывок (Ваикра 12:5):
Первый сюрприз: оказывается, оригинальный текст Торы не огласован! Известные нам графические символы, обозначающие гласные звуки, так называемые «огласовки», были введены сравнительно недавно, примерно тринадцать столетий назад. До того текст Торы передавался из поколения в поколение неогласованным. Да и сегодня огласовки проставлены только в печатных изданиях, но не в свитках, читаемых в синагогах. Как же могли люди на протяжении двадцати веков читать текст без огласовок, будучи уверенными, что они его понимают правильно?
Попытаемся прочитать взятый отрывок, сразу переводя его на русский язык: «Но если родит девочку, то будет она (мать) нечиста (в духовном смысле)… » — Сколько времени? — Шив-им, семьдесят (дней). А может, швуайим, две недели? Согласитесь, разница существенная, а как правильно прочитать — непонятно. Ведь графически оба слова, столь различные по произношению и смыслу, ничем не отличаются друг от друга.
Еще один отрывок (Шмот 23:19)
Прочитаем последнюю фразу: «Не готовь (не вари) козленка в х-л-в матери его». Слово х-л-в можно прочитать, как халав, молоко, а можно и как хэлэв, внутренний жир, что кажется логичнее. Откуда же переводчикам стало известно, что здесь говорится о молоке?
Мы вынуждены сделать первый вывод: если текст не был сопровожден устной традицией, указывающей, как огласовать те или иные слова, каждый волен читать этот текст по-своему: у одного получилось бы, что нельзя жарить козленка на животном жире, а другой уверял бы, что запрещено варить его в молоке. Если Автор хотел, чтобы мы все могли одинаково прочитать текст (хотя бы прочитать, не говоря уже о понимании), Он должен был сопроводить его устными правилами чтения.
Возьмем еще один отрывок (Берешит 17:10-12):
«Вот Мой завет, который вы должны соблюдать между Мной и вами, и твоим потомством после тебя: да будет обрезан у вас всякий мужчина. Обрезайте вашу крайнюю плоть. И да будет это знаком союза между Мной и вами».
Теперь попытаемся понять прочитанное. Древнейшая заповедь брит-мила обязывает мужчин обрезать орла, крайнюю плоть. Что это значит? Откуда мы знаем, что разговор идет о крайней плоти? Если обратиться к тексту Танаха, можно увидеть, что это слово употребляется в самых разных, подчас неожиданных, значениях.
Например (Ваикра 19:23):
«И когда войдете в страну и посадите какое-либо плодоносное дерево, то считайте его плоды орла».
Еще один пример (Дварим 10:16—17):
«Обрежьте тупость вашего сердца и своей выи больше не ожесточайте».
Из книги Шмот (6:12):
«И говорил Моше перед Г-сподом, сказав: Вот, сыны Израиля не слушают меня, как же послушает меня Паро? Да и тяжел я устами (косноязычен)».
В нескольких местах мы обнаруживаем словосочетания, куда входит слово орла — орла плодовых деревьев, орла сердца, орла губ. А теперь давайте подумаем: если понимать под орлой то, что надо обрезать (так по крайней мере говорит нам словарь), то о каком органе идет речь, что, собственно, надо обрезать? Ветку молодого дерева? Кусок губы? Или надо произвести операцию, страшно подумать, на открытом сердце? Наши предки, тысячелетиями соблюдавшие законы Торы, точно знали, о чем идет речь. Откуда?
И еще один отрывок (Дварим 12:21):
«Если далеко будет от тебя то место, которое изберет Г?сподь, твой Б?г, для водворения там Своего имени, то зарежь из своего крупного и мелкого скота, который дал тебе Г?сподь, как Я повелел тебе, и ешь в своих вратах по всему желанию твоей души».
Обратите внимание — «как Я повелел тебе». Где в Письменной Торе указано, каким образом забивается скот? Но вот же ясно написано: «Зарежь… как Я повелел тебе».
На одном из уроков Торы учитель объявил приз тому, кто найдет в ее тексте хоть какие-то упоминания о способе забоя скота. Как вы догадываетесь, приз до сих пор ждет своего обладателя. Что остается предположить? Правильно. Скорее всего, это указание было устным, а не письменным.
Строго говоря, все приведенные примеры ведут нас к неизбежному выводу: одно из двух — либо Автор Письменной Торы сам не знает, чего хочет от читателей, требуя исполнять заповеди, записанные таким образом, что выполнить их невозможно; либо следует допустить, что существуют инструкции, разъясняющие, как надо читать и понимать текст.
Устная Тора и является такой инструкцией.
Выше мы говорили о том, что законы, полученные на Синае, хоть и должны были передаваться в устной форме, тем не менее зашифрованы в тексте Письменной. Приведем несколько примеров того, каким образом это сделано.
Первый пример мы цитируем в сокращении по книге Арье Каплана «Воды Эдена», посвященной законам о микве. Миквой называется специальный бассейн для омовения того, что находится в состоянии ритуальной нечистоты — тмеим, ритуально нечистые (разговор идет как о людях, так и о предметах). В результате омовения то, что погружается, переходит в новый разряд — того, что ритуально чисто. Устная традиция донесла до нас условия, которые необходимы соблюсти, чтобы миква очищала тмеим:
1) Миква содержит воду (минимум 40 сеа, т. е. 750 литров воды). Пользоваться другими жидкостями нельзя.
2) Миква строится в земле либо в здании, имеющем фундамент. Сосуд, не прикрепленный к земле, не «заделанный» в нее, т. е. тот, который можно перемещать с места на место, для миквы запрещен (например — ванна, корыто, бочка).
3) Вода в микве не должна быть проточной (исключение — водоем, питаемый естественными подземными источниками).
4) Вода в микве должна быть не начерпанной, т. е. она не наливается в нее при помощи непосредственного действия человека. Таковы основные условия. Обратимся ко второму из них. Прочтем тот стих в Торе, в котором говорится о микве. В книге Ваикра идет речь о законах ритуальной чистоты — тума и тоора. Среди прочего там сказано (11:36):
«Только источник и яма — вместилище воды — будет чисто» (даже если придут в соприкосновение с нечистым). Уже с первого взгляда ясно, что говорится о «вместилище воды», которое будет чисто. Этим Тора отрицает возможность использования другой жидкости для миквы.
Но почему стих начинается со слова ах, только? Один из ключей дешифровки утверждает, что слово ах (только) ограничивает тот ряд предметов, которые идут за ним в формулировке закона. Налицо ограничение сказанного. В простой обыденной речи подобная конструкция несет такую же смысловую нагрузку: если человек говорит, что видел на остановке только Якова, то его надо понимать, что на этой остановке он никого другого не видел, предполагая, что речь идет о тех людях, которых он ожидал или хотел там увидеть.
Итак, слово «только» — ограничительное. Но что оно ограничивает в нашем случае? Разбирая два предыдущих стиха, мы прочтем следующее: «И всякое питье, которое пьют, во всяком сосуде будет нечисто» (если до него дотронулся источник ритуальной нечистоты). «Питье, которое пьют» — термин, безусловно, широкий, он включает в себя вместе со многим другим и воду. Поэтому Тора утверждает, что, если вода находится в сосуде, она может стать «нечистой». Затем Тора говорит: «Только источник и яма — вместилище воды — (может) быть чистым». Становится понятным и смысл ограничения: о воде, находящейся в сосуде, не сказано, что она может быть чистой, следовательно, миква не может быть устроена в сосуде, — например, в ванне и т. п., т. е. она должна быть вырыта в земле или быть как бы встроенной в здание, имеющее фундамент. Так прояснилось второе правило.
Можно задать еще несколько вопросов относительно того же стиха, в котором говорится о микве. Смотрите, основная информация в стихе заключена в словах «вместилище воды будет чисто». Этим вроде сообщено все то главное, что нам следует знать. Тогда зачем Тора сбивается на частности, говоря о яме и источнике? Ведь и яма, и источник входят в одно общее понятие — «вместилище воды». Остается предположить, что источник и яма приведены как иллюстрация. С другой стороны, в Торе нет ни одного лишнего слова, каждое несет информацию, чего не бывает с иллюстрациями, ибо они — не больше, чем закрепление материала, педагогический прием. В одном предложении две части, два объекта изучения — частное и общее. Какое принципиально новое положение мы можем извлечь из каждого из них, что невозможно извлечь из второго?
Тора начинает с источника («только источник и яма»), т. е. с воды, выходящей на поверхность земли естественным путем. Это слово сообщает, что вода в микве должна быть природной, естественной, пришедшей туда свободным путем, не начерпанной. Второе слово — «яма», бор — означает отверстие в земле, причем неважно, есть в нем вода или нет, подобно тому, как сказано в книге Берешит (37:24): «А яма была пуста, не было в ней воды». Более того, яма, используемая для миквы, сама отнюдь не должна быть естественного происхождения. Ямой, строго говоря, называют любое углубление в земле. Любое выкопанное человеком отверстие тоже является ямой; см., например, в Шмот (21:33): «Если выкопает человек яму…» Из слова «яма» мы выводим, что вместилище воды для миквы может быть делом рук человека, а из слова «источник» — что вода должна попасть в него естественным путем. Таким образом, из сочетания слов «яма» и «источник» следует 4-е правило: вода в микве не должна быть ни «начерпанной», ни доставленной в микву путем другого прямого вмешательства человека, — она может попасть в микву только естественным путем. Что касается самого вместилища миквы, то оно может быть сделано и искусственно, но с непременным условием — миква не может быть сосудом (2?е правило).
Теперь можно задать другой вопрос: если все понятно из слов «яма» и «источник воды», для чего сказано «вместилище воды»? Значение термина миква на языке Торы — это вода, которая стоит без движения; сравни с написанным в Берешит (1:10):
«А собрание (вместилище) вод назвал морями».
Моря стоят на одном месте, они полны непроточной водой, хотя в них наблюдаются приливы, отливы, мощные течения; но все это скорее жизнь моря, а не движение. Поэтому в нашем стихе слово миква тоже означает вместилище вод, стоящих на месте. Отсюда мы выводим 3?е правило: вода в микве не может быть проточной. В итоге получается, что в каждом слове нашего стиха закодирована своя алаха, свой закон:
Только указанные (источник яма), но не сосуд …………………… только
Вода должна быть естественной, как источник …………………… источник
Само вместилище (водоем) может быть искусственным …………яма
Вода не может быть проточной ……………………………………… вместилище
Только вода, а не другая жидкость будет чистым …………………воды
Так Письменная Тора проливает свет на скрытую мудрость Устной Торы, и мы убеждаемся в том, что законы Торы не придуманы последующими поколениями, а закодированы в тексте.
Не менее интересным с этой точки зрения будет и другой пример (Шмот 21:22—25): «И когда дерутся люди, то если ударят беременную женщину и у нее случится выкидыш, но опасности (для ее жизни) не будет, то тот (кто ее ударил) наказывается (выкупом), какой наложит на него муж той женщины, и он платит через судей. Если же будет опасность, то отдай душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, ожог за ожог, рану за рану, ушиб за ушиб».
Знакомый текст, не правда ли? Знаменитые библейские «глаз за глаз». Сколько раз, подчеркивая якобы гуманность других религий и верований, нас упрекали в излишней жестокости, мстительности, неумении прощать. И как на этом фоне симпатично смотрится чужое «подставь вторую щеку». Сколько в этой «второй щеке» истинного человеколюбия и смирения!
У миллионов людей в течение сотен поколений не вызывает сомнения, что, произнося «глаз за глаз, зуб за зуб», Тора имеет в виду буквально: тому, кто выбил глаз своему ближнему, следует тоже выбить глаз. И такому прочтению немало способствовало именно христианство. Автор одного из «евангелий», некто Матфей, вкладывает в уста главного персонажа, Ешу (Иисуса), следующую фразу: «Вы слышали, что сказано око за око и зуб за зуб. А я говорю вам — не противься злому». Основатель новой религии, не мудрствуя лукаво, слышит в словах Торы призыв к мести: тебе выбили зуб — так и ты выбей зуб насильнику! (Или он плохо учился, или просто передергивает, потому что сия интерпретация ему выгодна.) И такое понимание стиха Торы внедрялось в умы европейцев две тысячи лет. В результате ни у одного серьезного европейского мыслителя ни разу не возникло сомнения: как понимать стих — буквально? Или за ним что-то скрыто? Конечно, буквально! Только в лоб!
Но Талмуд отказывает стиху в буквальном прочтении и утверждает, что стих говорит о денежной компенсации. Осталось ответить на вопрос, — как Талмуд исхитрился произвести пластическую операцию стиха и вложить в него совершенно иной, «гуманный подтекст»?
Обратимся к самому стиху. Воспользуемся синтетическим методом анализа, т. е. свяжем разбор данного стиха с соответствующим контекстом. Читаем еще раз отрывок, в котором фигурирует интересующий нас стих:
«Когда дерутся люди, — если ударят беременную женщину и у нее случится выкидыш, но опасности не будет, то тот (кто ее ударил) наказывается (выкупом), который наложит на него муж той женщины, и он платит через судей. Если же будет опасность, то отдай душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, ожог за ожог, рану за рану, ушиб за ушиб».
Сразу обнаруживаются два обстоятельства. Первое: повреждение беременной женщине нанесено случайно. Значит, и последующее требование («зуб за зуб» и пр.) относится к увечьям, нанесенным непреднамеренно. Но в той же главе, чуть выше, сказано (21:18): «Если поссорятся люди и один ударит другого камнем или кулаком, и тот не умрет, но сляжет в постель, — если встанет и будет расхаживать вне дома на костылях, то ударивший его будет чист (освобожден от наказания); только пусть заплатит за простой в работе и полностью вылечит его (понеся расходы за лечение)». Сопоставляя оба отрывка, замечаем странность: тот, кто умышленно нанес в драке увечье другому, освобожден от наказания и должен возместить всего лишь материальный ущерб (заплатит за простой и лечение); но тот, кто нечаянно выбил зуб своему другу, должен расплатиться своим зубом!
(Кстати, что делать, если слепой выбил глаз своему ближнему? Чем он будет «расплачиваться»? Или другой случай: человек выбил единственный глаз у другого человека, тот стал полностью слепым. Как здесь будет работать идея «глаз за глаз»? Выбить драчуну его глаз — все еще не полная «компенсация» для утешения слепого, ибо его обидчик может смотреть вторым. Выбить ему два глаза — тоже нечестно: «Я ему один, а вы мне два? Не написано же “два глаза за один глаз!”»)
Второе обстоятельство. Вы обратили внимание на слово «отдай» в приведенном отрывке («отдай душу за душу» и т. д.)? Это приказ. Если ударил, то отдай. Не сказано «заплати», но и не сказано «вынь глаз да положь». Сказано «дай». Разве так говорят о человеке, у которого отнимают глаз?
О чем здесь говорится? О приказе забрать у преступника глаз и не дать ничего потерпевшему? Если бы существовала возможность вставить потерпевшему глаз обратно, еще можно было бы хоть как-то понять выражение венатата, «дай». Беспристрастный подход свидетельствует, что значение слово венатата — дать что-то потерпевшему, причем дать из рук в руки. Имей в виду Тора лишение преступника одного из его органов, вместо слова венатата было бы написано что-нибудь другое, например, «и будет у тебя взято».
Однако еще проще понять истинный смысл стиха, исследуя одно лишь слово тахат, которое обычно в данном месте переводят как «за»: глаз за глаз. В современном иврите оно имеет несколько значений и обычно переводится на русский одним из двух слов: «за» или «вместо». Глаз вместо глаза. Следовательно, текст как бы предполагает, что выбивший глаз своему ближнему должен дать ему что-то взамен, дать какую-то компенсацию. Лучше всего, конечно, вернуть глаз. Но это невозможно: выбитый потерян навеки; свой глаз чужому человеку не вставишь, а глазные протезы не продаются. Остается денежная компенсация, т. е. материальное возмещение убытка. Любопытно, что традиционно в русских переводах слово тахат во всех остальных случаях, кроме приведенного, переводится как «вместо», и только в сочетании айн тахат айн (глаз за глаз) почему-то принято употреблять союз «за». Что делать, если это выражение давно застыло в устойчивом обороте и вошло прямо-таки в золотой фонд русского языка. А ведь оно закрепило изначально неправильное понимание стиха.
Осталось выяснить, почему Тора не пишет прямо: кто выбьет глаз ближнему, пусть заплатит. Без всяких путаниц, намеков и сложных выводов. Чем проще, тем понятнее. Ведь написано же (Ваикра 24:18): «А кто убьет (чужое) животное, должен заплатить за него».
Дело в том, что упрощение языка — не самый продуктивный прием. По крайней мере, для Торы. Если бы в ней действительно все было написано просто и ясно, например, хотя бы в разбираемых стихах, то Тора тем самым допустила бы возможность безнравственного влияния на тех, кто ее изучает. Почему? Да потому, что возникло бы тождество между положениями, касающимися скота, и законами, касающимися человека. Ведь предлагается написать практически одинаковыми словами и о людях (выбил глаз — заплати за глаз), и о домашней скотине (убил чужую корову — заплати за корову). Изучающий Тору постепенно пришел бы к выводу, что во всех этих случаях нет принципиального различия; неважно, разбит ли стакан в доме друга, убита его собака или выбит глаз, принадлежащий другу. Ведь во всех случаях степень ответственности одна и та же — денежное возмещение. Но имея стих в том виде, как он записан в тексте, мы задумываемся над его словами, над формой его написания и приходим к выводу: нельзя считать, будто внесший денежную компенсацию за убитую скотину и оплативший увечье, нанесенное человеку, будут прощены в равной мере. Ведь Тора говорит: следовало бы и тебе выбить глаз, но это невозможно, — потому плати деньги и проси прощения у обиженного тобой, и благодари Б-га, что с тобой не поступают так, как ты того заслужил.
